1
Во время моих гастролей в Туле, в одной центральной газете шло объявление о покупке мной граммофонов и фонографов. Приходит ко мне по этому самому объявлению один товарищ и спрашивает: — Это вы покупаете граммофоны? — Да; я, — отвечаю. — А сколько вы за них платите? — По-разному, — говорю, — смотря какая сохранность, какая фирма, труба металлическая, лагунная или, может, деревянная, цел ли мотор... — А вот если в хорошем состоянии, — допытывался он, явно вынуждая меня назвать цену. — Ну, например, вот такой. И он протянул мне листок, на котором карандашом был нарисован редкий и очень интересный по своей конструкции граммофон, со специальной тумбой под него и длинным раструбом. До революции такие граммофоны продавались в Петрограде, в магазине Бурхарда, на Невском, шесть. Я насторожился: почему рисунок, а не фотография? Наверное, где-то в музее срисовал. Что-то здесь неладное, да и такой громоздкий аппарат не мог стоять в квартире столько лет — ему понадобилось бы немало места. Уж не из ОБХСС ли этот гость? — Ну нет, такой граммофон я не смогу купить, — придя в себя, сказал я ему. — Он очень дорогой: думаю рублей триста, триста пятьдесят, — явно занизив цену, сказал я, чтобы только быстрее отвязаться от такого гостя. — Да? — удивился он. — Нет, такая цена меня не устраивает. — Вы лучше предложите его в музей или в комиссионный. — Да никуда я его предлагать не буду. Пусть стоит, не к спеху за такие копейки продавать. На том и расстались. На следующий день я помчался в Ясную Поля-ну, к моему только что появившемуся знакомому, коллекционеру Анатолию Паршутину, рассказать о вчерашней встрече. — Да никакой это ни ОБХССник, — улыбнулся он. — Я этот граммофон когда-то на адресе видел, но это было так давно, что теперь и не вспомнить где. Взял бы телефон его или адрес! — Но я-то думал, что он из органов! А их адрес я хорошо знаю: Москва, Петровка, тридцать восемь. Толя засмеялся. — Ну ты и задачку задал. Теперь надо искать, буду спрашивать у наших, может, кто и знает его меcтонахождение. Не знаю, верил ли бы я так в находку этого граммофона, если бы не попадался мне частенько на глаза единственный сохранившийся старинный конверт под пластинку с изображением этого граммофона. И потому, наверное, за двадцать лет, не один десяток раз проезжая через Тулу к себе на Дон, продолжал корить в то, что где-то здесь, на одной из улиц это¬го пропитанного Русью городка, живет редчайший граммофон, который много лет терпеливо ждет возвращения к себе на Родину... 2 А нашелся он вот как. За две недели до Нового 2004 года мне позвонил человек, судя по голосу преклонного возраста, и спросил: — Это Музей Дерябкина? — Да, — ответил я. — Так вот, с вами говорит тульский Дедушка Мороз. — Ой! — обрадовался я. — Наконец-то наш, русский, а то здесь, в Питере, сплошные сайта-Клаусы шныряют. Наверное, Дедушка Мороз, у вас есть для меня подарочек? — Да, Деряба, есть! — и он начал громко смеяться. Это был мой давний яснополянский друг Анатолий Паршутин. — А все-таки я нашел, нашел! — кричал он в трубку. — Кого ты там нашел? — Тот самый граммофон, за которым ты столько лет охотишься! — Да ты что! Неужели нашел? Вот так подарок! — И не только нашел, но и привез к себе домой, в Ясную Поляну! Вон стоит у окна, любуется усадьбой Толстого. Я посмотрел на часы. Стрелки напоминали мне позу «гаишника», показывающего «прямо и направо». «Эх, черт! Сейчас бы на поезд, но уже поздно. Раньше бы какой поезд? Мигом прыгнул бы в машину и помчался, сколько километров, не спросил бы! Но что сделаешь, такие времена прошли: теперь надо спрашивать у гипертонии и у позвоночника. Ну уж нет! В этот раз спрашивать не буду, завтра же пусть поездом, но уеду в Тулу». На платформе тульского вокзала Толик стоял улыбающийся. — Здравствуй, Дедушка Мороз! — поприветствовал я его. — Здорово, здорово, внучек, давно не виделись. — Толя, по-моему, после того, как ты купил граммофон, улыбка с твоего лица не сходит. — А она мне досталась вместе с граммофоном! — Да!? А мне она тоже достанется с граммофоном? — Это уж не знаю. Смотря сколько заплатите. — Я боюсь, вы столько запросите, что она мне долго не понадобится! — и мы, рассмеявшись, обнялись. Дорога от вокзала в Ясную Поляну недолгая: полчаса, и Толин уже старенький «жигулёнок» будто бы сам свернул с трассы на единственную яснополянскую улицу и вскоре остановился у красивой кованой изгороди. И если бы не зима, то, мне казалось, наверняка стал бы пожевывать зеленые ли-сточки плюща. — Ну, вот и приехали, — сказал Анатолий. — Ты чего притих? — Притихнешь, когда одна мысль все остальные разогнала: а вдруг ты все-таки ошибся и купил не тот граммофон, а похожий на него, и тогда что? Деньги-го немалые. — Ну уж нет, казачок, туляки не ошибаются, у них прицел точный. — И он резко толкнул дверь в дом. — Толя, это он, он! Тот самый граммофон, который был изображен на рисунке. Он стоял на тумбе в стиле «модерн», с длинным вытянутым раструбом, а на литом, поддерживающем этот раструб кронштейне гордо красовалась рельефная надпись «А. Вурхард С.- П.Б.» — Да, Толик, это лучшая находка за все мои коллекционные годы! Я взял заводную ручку, сделал несколько оборотов, осторожно опустил мембрану на пластинку, и из души оркестра Преображенского полка полился дав¬но мне знакомый вальс «Тоска по Родине». 3
Поезда, идущие в Петербург, стоят в Туле не более двух-трех минут — проводник, наверняка, разговаривать бы не стал, увидев меня с такой поклажей, а отправить «багажом» — об этом речи и не могло быть, теперь я его из рук не выпущу, — размышлял я. Пешком пойду, а его на санках потащу, но никому не доверю. Выход только один: ехать в Москву, а там спокойно договорюсь с проводником, куда-нибудь, в какой-нибудь поезд всё равно погружусь. На следующий день, с трудом протиснув тумбу на переднее кресло «жигулька», а граммофонный ящик с раструбом, усадив и обложив подушками, на заднее сидение, мы впятером взяли курс на Москву. Ленинградский вокзал встретил нас сразу не-сколькими поездами, но мы погрузились с первой попытки, благо проводник оказался хороший: граммофон и раструб устроил у себя в купе, наказав не включать громко музыку, а пузатую тумбу уложил на верхнюю полку, укрыл одеялом и попросил не храпеть. Я поблагодарил его последними оставшимися деньгами и пошел в свой вагон. Девушка, сидевшая на нижней полке, улыбнувшись, спросила: — А где же ваш граммофон? Я видела, как вы его тащили по платформе. — А он едет в плацкартном вагоне: там места больше, в купе с ним не разместиться. — Да-а! Размеры у него действительно внуши-тельные. — При батюшке-царе такой аппарат стоил дорого! Этот граммофон был не для домашнего пользования — он был демонстрационный. Чтобы тогда увидеть это чудо, нужно было заплатить за билет не-малые деньги. Его и сейчас поставь на Невском, и он будет собирать толпы. Такой находке должен весь город радоваться! Его б везти в Питер с эскортом, а он «зайцем» домой возвращается...
|